Башня из слоновой кости

Материал из Dasplus

Башня из слоновой кости /? Ebura turo/

Рувики

https://ru.ruwiki.ru/wiki/Башня_из_слоновой_кости Башня из слоновой кости. Башня из слоновой кости — метафора, впервые использованная в библейской Песне песней: «Шея твоя — как столп из слоновой кости» (Песн. 7:5).

Заимствованное из Песни песней сравнение первоначально употреблялось как метафора красоты и непорочности. В XVI веке его латинский перевод (лат. Turris eburnea) был включён, среди других эпитетов, в литанию Деве Марии, хотя сам образ, скорее всего, восходит по меньшей мере к XII столетию. В Средние века в католическом богослужении это выражение стало использоваться иносказательно по отношению к Деве Марии (например, в обращённой к ней литании). Изображения башни распространены в католической религиозной живописи и на церковных витражах.

В эпоху романтизма смысл метафоры значительно видоизменился; она стала обозначением ухода в мир творчества от проблем современности, самоизоляцию, замыкание в духовных исканиях, «оторванных» от «прозы жизни».

Совершенно другое значение метафора получила в XIX веке. Нынешнее употребление этого образа внедрил французский критик и поэт Шарль Огюстен Сент-Бёв[1]. В одном из стихотворений сборника «Августовские мысли» (фр. Pensées d’Août, 1837), сравнивая современных ему поэтов, Сент-Бёв описывал творчество Альфреда де Виньи следующими словами: «А самый таинственный, Виньи, ещё до полудня словно возвращался в башню из слоновой кости» (Et Vigny, plus secret, Comme en sa tour d’ivoire, avant midi rentrait) (Де Виньи, в отличие от таких своих современников, как Виктор Гюго и Альфонс де Ламартин, отличался показным безразличием к политическим проблемам, настаивал на абсолютной независимости творческой личности от внешних обстоятельств, избегал выходов в свет и вёл крайне уединённую жизнь).

Благодаря авторитету и популярности Сент-Бёва выражение «башня из слоновой кости» стремительно сменило значение, а его первоначальный смысл забылся. Уже Флобер употреблял эту фразу для подчёркивания своего «аристократизма духа». В частных письмах он постоянно использовал образ башни из слоновой кости: «…Надобно отдаться своему призванию — взойти на свою башню из слоновой кости и там, подобно баядере среди благовоний, погружаться в одинокие свои грёзы»; «Пусть Империя шагает вперед, а мы закроем дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на самую последнюю ступеньку, поближе к небу. Там порой холодно, не правда ли? Но не беда! Зато звёзды светят ярче, и не слышишь дураков»; «Я всегда пытался жить в башне из слоновой кости; но окружающее её море дерьма поднимается всё выше, волны бьют об её стены с такой силой, что она вот-вот рухнет».[2][3]

В культуре США представление о «башне из слоновой кости» связано с критикой университетов (особенно входящих в «Лигу плюща») и академической элиты в целом за презрительное отношение к «профанам», снобизм и замкнутость.

Категории:Богородица Появились в 1837 году Библейские выражения Фразеологизмы

Содержание доступно по лицензии (CC BY-SA 4.0)

Ссылки

Цитаты

  • «Башня из слоновой кости» — метафора, ставшая обозначением ухода в мир творчества от проблем современности, самоизоляцию, замыкание в духовных исканиях, «оторванных» от «прозы жизни».
  • Духовное одиночество — это подобие ада; прорыв к читателю, то есть к его пониманию, — путь через чистилище. Удовлетворение сделанным — награда за труд большая, чем зарплата и гонорары. /Гумилёв Л.Н./
  • Многие живут на разрыве — между их личностью и творчеством разверзлась пропасть, целостность либо нарочито игнорируется, либо о ней просто не знают. Мне стыдно за этот век. Возможно, вопрос покажется смешным, но я всё-таки его задам: почему люди разучились писать письма? Передо мной лежит книга писем Фридриха Ницше. В 14 лет этот человек писал такие письма, прочитав которые, можно выбросить большое количество книг, что написали люди, годившиеся ему в отцы. /Сперанская Н./
  • Я отдаю себе отчёт в неслыханной утончённости, необыкновенной деликатности и в разных замечательных идеях, которые высказывали и один, и второй Хайдеггер и Гуссерль, впрочем, каждый по-своему. Я знаю также, что перечислять их на одном дыхании предосудительно, но чтобы это сделать добросовестно, мы должны были бы проболтать до конца света. Так или иначе, их позиция всегда казалась мне своего рода ужасным ограничением. Это как древняя башня из слоновой кости, в которой они закрылись вместе со своими верными учениками и духовными преемниками и теперь сидят там и долбят, в то время как мир не хочет останавливаться и идёт дальше. И что самое худшее, идёт в абсолютно другую сторону. /Станислав Лем. Беседы со Станиславом Лемом/